Пан, который пропал.
Ирина Алпатова, культура, 3.12.2009.
Первая мысль, конечно же, такая: а о чем они сегодня будут играть эту пьесу? Мысль, кстати, вызванная абсолютными штампами восприятия. «Варшавская мелодия» Леонида Зорина, написанная в 1966-м и в 1967-м получившая сценическую жизнь в наиболее прославленных спектаклях Театра имени Евг.Вахтангова и Театра имени Ленсовета, до сих пор ассоциируется с проблемами «железного занавеса» и прочими политическими перипетиями послевоенной эпохи. Пьеса, конечно, порой ставится и в наши дни, но шлейф театральной легендарности тянется все же оттуда, из 60-х, от актерских дуэтов Юлии Борисовой и Михаила Ульянова, Алисы Фрейндлих и Анатолия Солоницына. Ментальность того времени явно содержала в себе приоритеты общего над частным, а потому и судьбы героев пьесы, Виктора и Гелены, казалось, были намертво вписаны в это «общее». Убери его (что и случилось впоследствии), и ничего не останется.
А оказалось, все не так. Оказалось, главное — это «история любви», которую обещает зрителям театральная программка. Абсолютная «вечность», как и неизменность, человеческих чувств — той же любви, предательства, осторожности, страха, непонимания, сожаления. .. Продолжать можно до бесконечности. Тут, конечно, первый поклон — драматургу Леониду Зорину. Громких пьес, вышедших из-под пера писателей его поколения, было множество, и они на определенный срок даже составляли театральную славу. Но ныне уцелели немногие, прочие же перешли в категорию «истории советского театра и драматургии». Оказалось, что все эти политические моменты «Варшавской мелодии» — не более чем временной антураж, лишь аккомпанирующий сути, но ее не заслоняющий. Сам же текст, который никак не модернизирован режиссером и художественным руководителем театра Сергеем Голомазовым, волнует по-прежнему, эмоционально откликаясь как в молодых актерах Юлии Пересильд и Данииле Страхове, так и в зрителях самых разных возрастов.
В этом-то, наверное, и есть главная изюминка спектакля, помимо, конечно, актерского состава. Голомазов отнюдь не старался непременно доказать современность пьесы, или вписать ее в нынешний жизненный контекст, или заняться еще какой-нибудь актуализацией «Варшавской мелодии». Нет, его доверие к драматургу оказалось абсолютным, а пьеса, как уже было сказано, явила свою принципиальную состоятельность.
Режиссер и сценограф Вера Никольская никак не смещают временные акценты. Камерная, по сути, пьеса вписана в так называемый «большой стиль», присущий тому, послевоенному времени. Сценическое пространство, затянутое своеобразными жалюзи-струнами, уходит ввысь. Эти струны то и дело дрожат и вибрируют — от шопеновских мелодий, от актерских прикосновений. Музыка ветра, мелодия московской метели… помимо всего прочего, это еще и очень красиво. Музыка здесь — это атмосфера и «среда», порой словно бы провоцирующая и мысли, и ощущения, и поступки. Акцентирующая их, предваряющая или создающая то самое послевкусие, о котором много говорит Виктор, студент-винодел. Здесь угадывается фрагмент органного зала, стоит старенькое пианино. Есть и иная, бытовая утварь — кровать с металлическими спинками, столик, стулья. И все это словно бы припорошено то ли нетающим московским снежком, то ли символической «пылью времени». Да и одеяния героев (гимнастерка, смешная шапочка с длинными ушками, легкие платьица) скроены по ностальгическим модным лекалам.
Но при этом Сергей Голомазов зачастую оказывается ближе к музыкальной романтике, нежели к бытовой истории. Он словно бы приподнимает эту реальную жизненную ситуацию над самой жизнью, над грубоватыми земными условностями. Музыку дополняют не менее романтические танцевальные импровизации, где замедленная польская мазурка вступает в гармоничный дуэт с разудалой русской плясовой. А тогда и слов никаких не надо, ведь эта ментальная пластика куда красноречивее дотошных вербальных пояснений.
В этой дуэтной истории лидирует все-таки женщина, Гелена Юлии Пересильд. Так то ли задумано, то ли получилось. Виктор Даниила Страхова — человек явно ведомый. У молодого артиста, взлетевшего ныне на вершину зрительских рейтингов (спасибо «Исаеву» Сергея Урсуляка), некие кинематографические «крупные планы» и подчеркнутое изображение эмоций подчас доминируют над утонченной психологической непрерывностью. У Страхова — мерцающий пунктир, у Пересильд — сплошная изящная линия, со всеми ее эмоциональными изгибами и завитушками. Но в этом конкретном спектакле так, наверное, и должно быть. И снова поклон Леониду Зорину: немногие мужчины, берущиеся писать о женщинах, способны угадать и передать все эти нелогичные чувственные порывы, вспышки кокетства и почти агрессии, страсть и страх, чтобы все это читалось как абсолютная психологическая истина, а не как оценивающий взгляд со стороны противоположного пола.
Юлия Пересильд, до широкой известности еще не доросшая, меж тем — актриса уникальная. Таких мало. Может быть, единицы. В «Рассказах Шукшина» она блистательно комедиантствовала, не уступая в мастерстве более опытным звездам. В «Варшавской мелодии» она живет — так, как сегодня почти никто уже не умеет, делая лицедейство и полузабытое «перевоплощение» одним целым, когда пресловутой «иголочки» между ней и Геленой не просунешь, как ни старайся. В течение почти трех часов сценического времени проживает те самые 20 лет, о которых идет речь в пьесе. 20-летняя кокетливая и гордая полька, студентка консерватории с жаждой «морального превосходства». 30-летняя певица с надломленным внутренним миром. 40-летняя ледяная «дива», умеющая удержать себя в высокомерной и напускной броне. Грим — да, он есть, но мало что значит, потому что глаза — другие, голос, «нутро».
И этот больной нерв прошедшей, но, кажется, так и не закончившейся войны, войны с польским акцентом… Он чувствуется постоянно, пульсирует даже в те моменты, когда девушке о нем полагается забыть по законам природы. Пересильд играет не только текст, но и то, что заключено между словами и между годами, играет паузы и зоны молчания, подчас достаточно протяженные, но отнюдь не пустые.
В финале этого спектакля в ход и впрямь идет занавес. Но не тот, «железный», а реальный бархатный занавес Театра на Малой Бронной, начинающий играть роль некой пограничной полосы. Ссутулившийся и как-то сразу потерявшийся Виктор — Страхов оказывается в зрительном зале, среди публики. И с первого ряда восторженно, но уже и безнадежно смотрит на шикарную певицу на сцене, меж тем как занавес медленно закрывается. Не только для публики, но и для персонажа Страхова тоже. Кто-то может сказать, что навсегда. Но, как известно, у «Варшавской мелодии» есть авторское продолжение, пьеса «Перекресток», где героям будет подарена еще одна встреча. Хотя, на самом-то деле, многоточия в финале этой истории, увы, так и не случится.